Спасение Мечты.

Из глубин памяти всплыло:

Это был год, наверное, 1994-й или 95-й. В наше отделение терапии больницы Кармель поступил старичок лет восьмидесяти, судя по фамилии,поляк. Одышка, общая слабость - минимальную информацию мы добывали от его жены: мозг старичка работал уже плохо, и только жена его как-то понимала.
Мы стабилизировали его состояние и оставили под наблюдением. На обходах старичок был безмятежен, к нашим вопросам о состоянии оставался равнодушен. Оживлялся он только с приходом жены, которая привозила с собой из дому какие-то тёртые салатики, пирожки и что-то ещё. Старичок поедал это с большим удовольствием, что неудивительно на фоне больничной еды, которую в него нетерпеливо запихивал младший медицинский персонал. Смотрел он на жену ласково, всегда её узнавал, и они подолгу сидели друг напротив друга, держась на руки.
Где-то на пятый день старушка зашла ко мне за ежедневным отчетом о состоянии мужа, но в этот раз попросила рассказать ей полную картину. Я к тому времени ещё не выучил на иврите всю медицинскую терминологию, в чем и сознался.
- Назовите мне диагнозы мужа по-английски, - предложила мне старушка.
Это было несколько неожиданным - я не предполагал у старой польской еврейки знание английского, да ещё и на уровне медицинской терминологии.
- Acute myocardial infarction - clinical and enzymatic - and exacerbation of congestive heart failure, - сказал я со своим непередаваемым кишиневским прононсом.
Наступила пауза. "Не поняла", - подумал я. И тут старушка повторила то, что я сказал, на идеальном английском и без акцента. Я обалдел. Старушка расхохоталась, глядя на моё лицо.
- Но его состояние стабильно, - поспешил заверить я, - опасности для жизни никакой. А, скажи, откуда?..
Оказалось, что они поженились в Польше в 1938-м году. Он поляк, она еврейка. После раздела Польши они оказались в немецкой её части, где муж и его родители успешно выдали её за полячку. Потом они от греха подальше убрались из Польши и добрались до Лондона, где муж вступил в польский корпус британской армии, а жена занялась канцелярской работой при Польском правительстве в изгнании (на минуточку!). Когда война закончилась, стало ясно, что возвращаться в советскую Польшу им небезопасно, и жена уговорила мужа перебраться поближе к её соплеменникам - в Палестину. С образованием государства Израиль выяснилось, что военный опыт польского офицера очень пригодился Армии Обороны Израиля, и он добрых пятнадцать лет воевал в её рядах. Обзавестись детьми не получилось. Работа, пенсия, старость. А там подкралась и подлая деменция, съедающая его мозг.
- У меня, кроме него, никого нет, доктор, - сказала она. - Мои родители и сестры погибли в концлагере. Он мне и муж, и ребёнок.
Она ушла. Я вернулся в палату, стараясь увидеть в этом лысеньком старичке с пузиком и пустыми выцветшими глазами польского офицера, сотни раз рисковавшего своей жизнью ради своей еврейской жены и чужих жён и детей Израиля. Не буду врать: не увидел. Огляделся по сторонам, не видит ли меня кто, отдал ему честь и вышел из палаты.
Их, наверняка, давно уже нет. Здесь нет. Но хочется верить, что они сидят на облаке, и, свесив ножки вниз, держатся за руки и называют друг друга по имени.