Краткая история красоты
Apr. 21st, 2013 10:05 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)

То, что неизмеримо – не существует, - сказал Нильс Бор. Это рационалистическое определение прекрасно характеризует отношение ХХ века к окружающему миру. Но красота не может быть измерена: нельзя найти единицы измерения для её количественной оценки, и тяжело представить себе сравнительные таблицы или «эталонные» образцы. У каждого есть собственные требования к красоте в изобразительном искусстве. Большинство зрителей желают увидеть изящную «похожесть» в произведении. Внешнее украшательство и поверхностная декоративность стали объектами критики в конце XIX – начале ХХ века. Именно тогда, на излете эпохи модернизма, родились новые критерии красоты. После М.Дюшана и К.Малевича, в искусстве стало цениться не качество ремесленного исполнения, а качество идеи, вне зависимости от формы реализации.
Такая революция в оценке традиционных качеств изобразительности не могла быть пережита обществом в короткий срок. И когда в конце 1920-ых годов намечается возврат к «академическим идеалам», это воспринимается не как реставрация дореволюционной изобразительной эстетики, но как сложения более понятного и узнаваемого образа действительности. Красота советского времени – это любование работающим человеком. Только в труде видится истинная природа советского гражданина. Производственные помещения делаются с огромными окнами, чтобы работающие люди становились кинетической частью архитектурного ансамбля. Подчеркнутые несущие балки и опоры зданий , выделение функциональных деталей здания – типичные «украшения» архитектуры 1920-ых годов. Послевоенное искусство, созданное на идеях, закаленных в лагерях и репрессиях, часто не выглядело привлекательно, зато вполне четко артикулировало общественно-социальную проблематику. Теперь, чтобы произведение было привлекательно для зрителя, оно должно быть политически-актуальным. С послевоенного времени, красота вырождается в идеологических построениях официальных авторов и разрешенных течениях искусства, уступая новому формотворчеству, где украшением являются новые материалы и отсутствие идеологических иконографий.
В западноевропейском художественном пространстве, поэтизация культа потребления породила поп-арт. Сам по себе этот стиль стал чрезвычайно эффективной прививкой от пошлости. Русское искусство не знало проблематики культа потребления. Это были таинственные и непонятные определения в стране, которая перманентно находилась в состоянии дефицита тех или иных товаров.
Пошлость – явление стремящееся показаться тем, чем не является. Это процесс имитации без творческого переживания, лишь симуляция внешней формы. Русское же искусство всегда старалось отъединиться от внешнего, ради внутреннего переживания красоты. Для российского художника произведение искусства – сакральный предмет, могущий мистическим образом изменить порядок истории. Отношение к создателю творческой формы было всегда сродни отношению к жрецу или священнику, на него возлагалась ответственность не терпящая легкомысленности и поверхностности суждения.
В постперестроечном культурном пространстве пошлость, лишенная оков «социалистической нравственности» стала методом и материалом современного искусства. Дидактические функции искусства постепенно приобрели, отталкивающие для множества зрителей, радикальные формы. Этот процесс уже не касался таких категорий как «красота» или «изящество», но был скорее ангажирован политической ситуацией и социальной конъюнктурой. Начало 2000ых ознаменовалось попыткой возврата к станковым формам и академическому стандарту качества.
Это, в ряде случаев, было продиктовано не объективными предпосылками рынка искусства, но волей и желанием конкретных заказчиков или государственных институций. Поэтому, несмотря на их усилия, мы находимся в состоянии, когда понятие «красота» не является определяющим в оценке качества художественного произведения. Сейчас красота это субъективное понятие, употребление которого в повседневной речи может быть воспринято как омаж мещанскому вкусу и потакание общественным стереотипам. В искусстве XXI века мы сталкиваемся с новыми критериями красоты. В первые десятилетия нового столетия мультикультурализм стал основополагающей системой нового глобального пространства мировой культуры. Теперь, мы готовимся и вовсе отказаться от негативного отношения к пошлости. Ныне, красота это снова исключительно персональная категория и только такая постановка проблемы может стать основой искусства XXI века.
Кирилл Алексеев